Девочки наши кололись: иголки ещё не усвоили, где тут шитьё, а где пальчики. Мне приходилось сидеть в приглушённых их ойканьях.

Мальчики начали было, с завхозом в его мастерской, для пернатых сколачивать домики. Но побежал он печурку спасать - подавилась в учительской.

Нас, во спасение школы, вернули в наш класс, к рукодельницам. Вылечи быстро, завхоз, ту печурочку!

 

Вдруг мне послышались чмоки капели, которые тут преждевременны.

Зимние рамы - с валами посоленной ваты промеж, с порыжелой на щелях бумагою. Класс совершенно глухой к ликованью весны за окошками.

Пудрой печною покрыты печально, потёки не плачут пока потолочные.

 

Плакала девочка, сзади сидевшая, рыжая да конопатая. Мокрые шарики гладили щёки, мерцали прощально, о парту отчаянно плющились.

Что у меня приключилось со зрением? Личико стало вдруг близким, большим и чарующим. Словно на поле, умытом дождём, расцвели одуванчики!

Можешь, завхоз, и вздремнуть у печурочки.

 

- Ы-ы-ы... Что же мне делать, Агуковна? Дома тесьму позабыла-а!

Странно себя называть разрешила Агуковна, чтобы не вязли мы в имени правильном.

- Злата, ну что ты? - она подошла и погладила голову рыжую. - С мамой закончишь, потом полюбуемся. Но... что за свёрточек в парте виднеется?

- Это бабуля второй бутерброд положила, а мне уж не хочется. Ой, завернула похоже тесёмки, а я не приметила...

Златка дурёха, и мухи заляпали, мёда накушавшись! Что ты, завхоз, не являешься?

Тут и возник, и повёл за собою захвост колотить по рукам молоточками.

 

Не было позже уроков, и мы в раздевалку все бросились. Я наскочил на двойное сияние.

Солнце лучилось по сини в канве малахитовой. Солнце другое над ним возвышалося царственно.

- Нравится? – молвило верхнее.

- Очень! - ему я признался; помедлив, и нижнему.

 

Злата решила идти в свежесделанном фартуке. Мы сапоги натянули, пальто на плечо - и по лужам пошлёпали.

Рядом со мною два солнца, одно наверху, и внизу бесшабашная троица плещется.

Снег под водою укатан зимою, соломой скреплён и другим, из коней понападавшим. Но продырявлен червями журчащими.

Я запускал в лабиринт деревяшку и спрашивал Злату, где выскочит. Выходы были нежданные.

Злата, спросив, что напомнило белое облако, образ давала приличнее.

Мы хохотали, черпнув сапогами холодного снежного крошева.

Славная спевка сияющих солнц и счастливого смеха, и сини слепящей, и снега студёного!

 

Было и дальше немало весёлого.

Злата блистала цветком золотым на молоденькой зелени.

Эти веснушки и волосы слились с акацией. Приняли Злату к себе и красавцы-подсолнухи.

Но закрутили меня увлеченья пацанские, Злату не видел до осени.

 

Первенец осени выдался сумрачным. В школьном дворе детвора собиралась подросшая.

Пять хризантем и мой рыжик – опять предо мной та шестёрочка.

Снова струится сей солнечный свет, и смешинки снуют симпатичные!

 

Сразу шагнуть - ощущенье неловкости.

Мальчики в круге своём обсуждали свершения летние. Злата трещала с девчатами.

Я замечал мимолётные взоры её, посмотрев осторожно в ту сторону.

 

Старые листья окутали рыжим, заботы теперь окружили нас новые.

Нашу Агуковну надо уже называть Агустиной и (ой!) Полиевктовной.

Этот второй, понимаешь ли, класс – не пустячное дело, серьёзное!

 

☺ ☺ ☺ ☺ ☺ ☺

 

Детство уходит всё глубже, укрыто пластами житейскими. Если ж аукнет судьба, то картинку получим мы яркую.

Вот верещит у меня новомодна штуковина. Светится-светит с экрана мобильника милая Златочка. Рядом сияет пятёрочка наших рыжат!

 

2010.03,08

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _